Everyday
Лира.
Добро пожаловать, малыш.
понедельник, 26 ноября 2007
Лира.
Добро пожаловать, малыш.
Everyday
Какая же эта жизнь...
Все события, воспоминания о них не остаются, а если и остаются, только шрамами на теле или в душе.
Нет ничего значительного.
Нет ничего постоянного, чтобы опереться.
И вдруг становится отчетливо ясно, что то, в чем не так давно ты был уверен, рассыпается прахом.
И ничего не можешь поделать. От части, нет сил, от части, желания, и виной всему расстояние. Которое нельзя преодолеть из-за обязательств.
Из-за того, что надо.
И вдруг понимаешь. что до конца жизни будешь подбирать одежду в детском отделе.
И никогда не изменишься.
Я думала, что меня прокляли в одном, оказалось - во многом.
Я так и останусь Клодией.
Увы, не в виртуальном мире.
Мне сейчас очень трудно.
Но больничный меня спасает.
Все события, воспоминания о них не остаются, а если и остаются, только шрамами на теле или в душе.
Нет ничего значительного.
Нет ничего постоянного, чтобы опереться.
И вдруг становится отчетливо ясно, что то, в чем не так давно ты был уверен, рассыпается прахом.
И ничего не можешь поделать. От части, нет сил, от части, желания, и виной всему расстояние. Которое нельзя преодолеть из-за обязательств.
Из-за того, что надо.
И вдруг понимаешь. что до конца жизни будешь подбирать одежду в детском отделе.
И никогда не изменишься.
Я думала, что меня прокляли в одном, оказалось - во многом.
Я так и останусь Клодией.
Увы, не в виртуальном мире.
Мне сейчас очень трудно.
Но больничный меня спасает.
Everyday
Что-то столько хотелось написать, пока сеть не работала...
Ездили с классом в театр. На Исповедь хулигана.
Правда с классом, сказано сильно, нас там всего было семь человек.
Понравилось.
Читаю Хроники Амбера Роджера Желязны
Не в восторге, но интересно...
Ездили с классом в театр. На Исповедь хулигана.
Правда с классом, сказано сильно, нас там всего было семь человек.
Понравилось.
Читаю Хроники Амбера Роджера Желязны
Не в восторге, но интересно...
пятница, 23 ноября 2007
Everyday
Благими намериниями - в АД.
Everyday
У меня дырка в ноге...
И постоянно течёт кровь, тёмная, мутная.
А единственный сочувствующий человек -школьный врач которая отпустила меня домой.
А... у меня выходной.
И постоянно течёт кровь, тёмная, мутная.
А единственный сочувствующий человек -школьный врач которая отпустила меня домой.
А... у меня выходной.
четверг, 22 ноября 2007
Everyday
Она взяла и перевернула.
Мир.
Справа на лево зеркальной симметрией через точку М1.
А потом мы курили крепкий кофе...
И аня врала всем, что детские витамины - колёса счастья на год вперёд
И пусть я сошла с ума
Это никого не волнует)))))
Мир.
Справа на лево зеркальной симметрией через точку М1.
А потом мы курили крепкий кофе...
И аня врала всем, что детские витамины - колёса счастья на год вперёд
И пусть я сошла с ума
Это никого не волнует)))))
А за чем что-то делать?
Плыть бы себе листочком-лодочкой по времени-реке.
Почему никто не учит, что так нельзя поступать с людьми?
Почему я больна холодом, осенью, клюквой, им...
Плыть бы себе листочком-лодочкой по времени-реке.
Почему никто не учит, что так нельзя поступать с людьми?
Почему я больна холодом, осенью, клюквой, им...
Everyday
В войне с фоном победила я)
Новый дизайн. Весь своими руками.
И мне так нравится...
Клюква...
Новый дизайн. Весь своими руками.
И мне так нравится...
Клюква...
Everyday
Элла - Клубника и малина
Куда же подевались клубника и малина?
От ливней бесконечных давно размякла глина...
Одна лишь только клюква краснеет по низинам
Как старый крепкий вермут разлитый по графинам.
Я знаю, клюква эта всего красней в морозы,
Всего на свете горше, как буд-то вдовьи слёзы.
Я знаю этой клюкве под белым снегом жарко
Горит она всю зиму так весело, так ярко
Под снегом зреет клюква и будет сочной, сладкой
Как только в небе солнце покажется украдкой
Как только дождь со снегом смеясь смшают глину
Увижу. вдруг, что прожил я жизнь на половину
Увижу я, что взесив все "за" и "против" тихо
Дала мне вновь отсрочку безносая трусиха...
Под снегом в зимний холод и в мартовскую стужу
Во мне перебродила и вырвалась наружу
Невидомая сила до времени до срока
Как буд-то прыснул в небо сноп клюквенного сока
Куда же подевались клубника и малина?
От ливней бесконечных давно размякла глина...
Одна лишь только клюква краснеет по низинам
Как старый крепкий вермут разлитый по графинам.
Я знаю, клюква эта всего красней в морозы,
Всего на свете горше, как буд-то вдовьи слёзы.
Я знаю этой клюкве под белым снегом жарко
Горит она всю зиму так весело, так ярко
Под снегом зреет клюква и будет сочной, сладкой
Как только в небе солнце покажется украдкой
Как только дождь со снегом смеясь смшают глину
Увижу. вдруг, что прожил я жизнь на половину
Увижу я, что взесив все "за" и "против" тихо
Дала мне вновь отсрочку безносая трусиха...
Под снегом в зимний холод и в мартовскую стужу
Во мне перебродила и вырвалась наружу
Невидомая сила до времени до срока
Как буд-то прыснул в небо сноп клюквенного сока
среда, 21 ноября 2007
Everyday
Да, праздники.
Держи карман шире)
Завтра на олимпиаду...
Держи карман шире)
Завтра на олимпиаду...
понедельник, 19 ноября 2007
Everyday
Пролог.
Отверженные.
Давно стемнело. С вечера разыгралась нешуточная вьюга. Она билась в окна, стучала по крыше, но в дом войти не могла. Всё сильнее бесновалась непогода, ломая деревья, взрывая улежавшийся снег, наметая сугробы взрослому человеку по пояс. Стонали стволы, сопротивляясь яростному натиску, не желали пригибаться к земле. Сквозь метель, сквозь закрытые ставни, был виден слабый огонёк.
В доме не спали. В небольшой теплой комнате шел тихий разговор. И хотя от свечи остался лишь огарок, а до рассвета были считанные часы, сон не шел. Ведь завтра утром, как только зимнее солнце разгонит ночной мрак, состоится посвящение, самый яркий, самый торжественный праздник в году. Всех городских ребятишек, достигших семилетнего возраста, соберут в храме Светлой Богини, чтобы они прошли испытание, которое покажет, кто достоин продолжать жить в городе, а кто нет. Это был древний обычай, который брал своё начало ещё за долгое время до наводнения, так изменившее жизнь всех, кто населял Идафем. Конечно, глаз было не сомкнуть. Волнение, переживание и любопытство тревожили душу маленькой девочки, но в комнате она была не одна, с ней сидела девочка чуть старше, её посвящение прошло две зимы назад, и она, как могла, поддерживала и подбадривала названную сестрёнку.
- Скажи, Веста, у меня ведь получится? – младшая девочка, с мраморной кожей, большими темными глазами была так непохожа на свою старшую сестру, высокую девочку с серо-голубыми глазами и золотистыми волосами.
- Лейвин, конечно у тебя получится. Ты ведь всегда жила с нами, ты пройдёшь посвящение. В этом нет ничего страшного, я ведь уже тебе рассказывала, что надо будет просто последовать за голосом…
- Веста, я боюсь. Меня ведь нашли. А вдруг я не смогу?
- Даже не думай об этом. Всё, ложись спать, утро скоро…
Старшая девочка задула свечу и тихо вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
Утро пришло заморозками и инеем по стеклу, Лейвин всего через пару часов после того. Как уснула, проснулась с предчувствием чего-то страшного и непоправимого. Она умылась и надела платье, специально подготовленное для праздничного дня, убрала постель, прибралась. Вскоре в комнату вошла женьщина, мать Весты. Голубые глаза её по-доброму улыбались.
- Идём, завтрак на столе…
Лейвин первый раз была в Храме, и, хотя, она много слышала от названной сестры, её всё равно поразила его красота и убранство. Здесь не было гротескной пышности, скорее даже наоборот. На белоснежных сводах куполов, уходивших высоко вверх, был изображен момент катаклизма, как разверзлась земля и вода затопила мир, оставив только небольшой участок суши, но там была изображена и светлая богиня Лариона, отдающая все свои силы, чтобы защитить любимых детей. Когда-то мир Идафем существовал в равновесии и покое. Светлых богов дополняли Тёмные и народы, четко соблюдали законы Крови и Чести. Они создавали города. Подобных на земле Идафема не существовало после Великого Землетрясения. Кто-то говорит, что причиной ему были народы, зазнавшиеся в своём вымышленном величии и придумавшие новых богов разбивая и сжигая Храмы и Алтари истинных создателей мира, а кто-то считает, не без оснований, что причиной всему стала Северная Башня, оплот магии и чародейства, запрещенных тогда. Так или иначе, в одно утро земная твердь содрогнулась и пошла трещиной. Уцелевшие утверждали, что земля просто рухнула в пустоту, увлекая за собой великолепные дворцы, моря и горы, а на их место пришла вода, заполняя всё и вся. Ужасная кара длилась на протяжении нескольких недель, вода забрала всё, кроме северных земель. И тогда началась Первая Война, война за право существовать, уничтожавшая всё на своём пути. Оставшиеся шесть племён, Совы, Белые Медведи, Снежные Барсы, Лисы, Олени и Бобры поделили между собой оставшуюся сушу и старались жить в мире, но никто не забыл произошедшее пять десятилетий назад.
Всех ребятишек, а их было около сотни, поставили кругом. В центре встал Светлый Жрец. Он был стар, худощав и неправдоподобно энергичен. Взглядом оббежав детей, испуганных и потерянных, он заговорил:
- Сегодня великий день. День, когда был сотворён наш мир, день, когда Боги наказали нам проводить обряд посвящения. Наш народ, народ Сов, всегда следовал и четко соблюдал заветы. Сегодня вам предстоит повзрослеть и обрести вторую часть своей сущности, сущность птицы. Я расскажу вам эту легенду, хотя уверен, каждый из вас знает её наизусть. Когда Богиня света Лариона и Боги Тьмы, Илларион и Дагона, создали наш мир, и всё, что существовало в нем, и существует, они наделили людей бесценным даром, даром принимать вид животного тогда, когда угодно. Мы знаем, что Боги наказали нам не совершать браков между разными народами, так как дети таких союзов теряют способность принимать облик животного, основное предназначение сегодняшнего праздника состоит в том, чтобы найти таковых и поступить с ними так, как велит наш обычай…
По зале разнёсся шепот, хотя уже много лет не было случая, когда приходилось прибегать к изгнанию, а именно это ожидало отверженных, тех, кто не мог принимать облик своего животного, многие слышали страшные истории о том, что ожидало их. Ведь изгнание – это верная дорога к смерти.
Жрец продолжал говорить, Но Лейвин его уже не слушала. Она знала, что её подбросили в дом Весты, но до сих пор это её не беспокоило. Лейвин настолько ушла в свои мысли, что очнулась лишь тогда, когда вокруг раздалось хлопанье крыльев. Один за другим, городские ребятишки обращались в сов и делали первые неуверенные взмахи. Лейвин знала, что должны была услышать внутренний голос, который подскажет ей, что и как делать, который позовёт её ввысь, в полёт, но этого не происходило. Она испуганно огляделась, напротив неё стоял соседский мальчик, то же, как и она, подброшенный. Их взгляды встретились, и тут Лейвин неожиданно поняла, что она тот самый ребенок запретного союза, что не будет полётов и счастливой жизни вместе с названной сестрой. Вскоре взлетели все и на месте детей ухали совята. Только она, она и соседский мальчик, её друг, остались стоять. Жрец нахмурился, и девочка хорошо расслышала его слова:
- Отведите этих в темницу…
Лейвин испуганно огляделась, надо было срочно куда-то спрятаться, она метнулась в сторону, но её подхватили под руки. Страх, разочарование, боль от обиды нахлынули на неё, лишая возможности сопротивляться. Её привели в небольшую комнату, сухую и чистую, с маленьким окошком и крепкой дубовой дверью, которая с грохотом закрылась после того, как девочка оказалась в нутрии. Мысли стаями роились в её голове, и она не знала, куда от них деться. Ей было страшно, оставалось только гадать о том, что же ждёт её впереди. Девочка забралась на настил с соломой и, прижав колени к груди, задумалась, она решила, что плакать не будет, не было смысла в слезах. Постепенно её сознание увлекла мысль: «что же теперь будет?». Лейвин знала, что не прошедшего испытание ожидает изгнание, но куда же пойти зимой, пусть даже такой теплой, как в этом году, а потом она уснула. Беспокойным, прерывистым сном.
Стемнело, шел снег. По пустынным улицам шла женщина, завернутая в темную шаль, она была почти невидима на фоне серых стен. Подойдя к небольшому окошку, она тихо позвала:
- Лейвин, девочка моя…
Лейвин очнулась от неглубокого сна, узнав голос. Сначала ей показалось, что это было только частью сновидения, но женщина продолжила говорить.
- Послушай внимательно, тебя ждёт изгнание, и я не могу пойти с тобой. Когда ты окажешься в лесу, - при последнем произнесенном слове девочка вздрогнула, лес был самым страшным местом, им всегда пугали детей, - дойди до раздвоения рукава реки, помнишь, рядом с болотистой низиной, где мы с тобой собирали клюкву. Там я оставила тебе теплые вещи и собрала кое-чего в дорогу. Послушай, девочка моя, - голос женщины дрожал, она плакала, - иди вдоль младшей речки. До северной башни…
- Северной башни? – Лейвин испуганно переспросила. Северная башня – обитель магов. Достойным людям туда путь закрыт. И тут девочка неожиданно поняла, она больше не достойная, как Веста, как её приемная мать стоящая сейчас по ту сторону комнаты, в которую её заточили. Нет, это теперь она сама по ту сторону ото всех.
- Да, только там тебя примут, только там… Мне необходимо идти, девочка моя, будь сильной.
Лейвин разбудил скрип двери, она поднялась, отряхивая праздничный наряд. Перед ней стояла незнакомая женщина с грустными глазами.
-Ты должна переодеться, - сказала она, протянув девочке свернутую ткань, и вышла. Девочка развернула сверток, это было грубо скроенное платье из хлопчатой ткани. Лейвин переоделась в него, вырез показался ей странным, он шел резким углом и заканчивался ниже ключиц.
В коридоре за дверью раздались шаги, потом повернулся ключ в замочной скважине и в открытых дверях показался стражник.
- Руки за спину, я обязан их связать, - вел он себя так, словно ему каждый день приходилось иметь дело с детьми, не прошедшими посвящение.
Лейвин завела руки за спину, стражник стянул их веревкой, больно ранившей кожу, а потом, подталкивая в спину, заставил выйти из комнаты.
Шел снег, на площади было много народа, но царила тишина. Лейвин обратила внимание на какое-то странное возвышение по середине, именно к нему стражник вел её. Когда до помоста оставалось всего дюжина шагов, внимание девочки привлек тихий стон. Она повернула голову и увидела соседского мальчика, своего друга, он лежал на снегу, подтянув колени к груди. Одетый в штаны и рубашку из такой же ткани, как её платье, он кусал губы от боли и не открывал глаз.
Её резко подтолкнули, заставляя подняться на помост. Она разглядела чашу, наполненную раскалёнными углями, быстро догадалась, что её ждёт. Клеймо, её заклеймят, как домашнее животное. Лейвин сжала кулаки. На помост поднялся жрец, он опять говорил. Что-то бессмысленное, о том, что это оправданная жертва, что так наказали поступать Боги.
Что вы за Боги, - мысленно обратилась Лейвин куда-то ввысь, - если позволяете такое.
Стражник, до этого стоявший у неё за спиной, с силой нажал на хрупкие плечи, заставляя упасть на колени, а потом, больно дернув за длинные, вьющиеся волосы, отвел голову назад. Приблизился жрец, Лейвин не видела его, но слышала шаги, и боль ослепила её. Она не закричала только по тому, что прикосновение обжигающего метала, было неожиданно. Боль заполнила собой всё: зрение, слух, запахи окружающего мира. Хотя нет, окружающий мир сжался до размеров её самой, и она ощущала запах горящей плоти. Боль в районе ключиц прекратилась так же внезапно, как и началась. С запрокинутой головой, кусая губы и плача, она вдруг услышала свист, так бывает, когда меч рассекает воздух, и стражник опустил её волосы. Лейвин тут же склонила голову к коленям, пытаясь хоть как-то уменьшить боль. К её ногам упала волна каштаново-рыжих волос, её волос.
Её подняли на ноги, резко, потревожив новым приступом боли. Происходящее вокруг запоминалось обрывочно, её вели через толпу, молчаливую толпу посторонних наблюдателей, она не различала лиц, цветов, всё расплылось в серое пятно.
- Лейвин!
Детский крик, полный отчаяния. Лейвин подняла голову. Веста, она стояла рядом, только протяни руку, и Лейвин хотела последовать внутреннему порыву, прикоснуться к сестре, как заметила в её глазах непонимание, упрёк. Её глаза говорили, почему ты такая? Как ты могла? Горькая усмешка проскользнула по губам Лейвин, он лишь передернула плечами. Её вели через всю деревню, к болотистой низине. Лейвин в последний раз оглянулась, она знала, что сюда ей никогда не вернуться, как и в другие города, других народов. Для всех она теперь отверженная. Неожиданно она заметила своего друга, соседского мальчика, его вели туда же, куда и её. Что ж, она будет не одна.
Отверженные.
Давно стемнело. С вечера разыгралась нешуточная вьюга. Она билась в окна, стучала по крыше, но в дом войти не могла. Всё сильнее бесновалась непогода, ломая деревья, взрывая улежавшийся снег, наметая сугробы взрослому человеку по пояс. Стонали стволы, сопротивляясь яростному натиску, не желали пригибаться к земле. Сквозь метель, сквозь закрытые ставни, был виден слабый огонёк.
В доме не спали. В небольшой теплой комнате шел тихий разговор. И хотя от свечи остался лишь огарок, а до рассвета были считанные часы, сон не шел. Ведь завтра утром, как только зимнее солнце разгонит ночной мрак, состоится посвящение, самый яркий, самый торжественный праздник в году. Всех городских ребятишек, достигших семилетнего возраста, соберут в храме Светлой Богини, чтобы они прошли испытание, которое покажет, кто достоин продолжать жить в городе, а кто нет. Это был древний обычай, который брал своё начало ещё за долгое время до наводнения, так изменившее жизнь всех, кто населял Идафем. Конечно, глаз было не сомкнуть. Волнение, переживание и любопытство тревожили душу маленькой девочки, но в комнате она была не одна, с ней сидела девочка чуть старше, её посвящение прошло две зимы назад, и она, как могла, поддерживала и подбадривала названную сестрёнку.
- Скажи, Веста, у меня ведь получится? – младшая девочка, с мраморной кожей, большими темными глазами была так непохожа на свою старшую сестру, высокую девочку с серо-голубыми глазами и золотистыми волосами.
- Лейвин, конечно у тебя получится. Ты ведь всегда жила с нами, ты пройдёшь посвящение. В этом нет ничего страшного, я ведь уже тебе рассказывала, что надо будет просто последовать за голосом…
- Веста, я боюсь. Меня ведь нашли. А вдруг я не смогу?
- Даже не думай об этом. Всё, ложись спать, утро скоро…
Старшая девочка задула свечу и тихо вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
Утро пришло заморозками и инеем по стеклу, Лейвин всего через пару часов после того. Как уснула, проснулась с предчувствием чего-то страшного и непоправимого. Она умылась и надела платье, специально подготовленное для праздничного дня, убрала постель, прибралась. Вскоре в комнату вошла женьщина, мать Весты. Голубые глаза её по-доброму улыбались.
- Идём, завтрак на столе…
Лейвин первый раз была в Храме, и, хотя, она много слышала от названной сестры, её всё равно поразила его красота и убранство. Здесь не было гротескной пышности, скорее даже наоборот. На белоснежных сводах куполов, уходивших высоко вверх, был изображен момент катаклизма, как разверзлась земля и вода затопила мир, оставив только небольшой участок суши, но там была изображена и светлая богиня Лариона, отдающая все свои силы, чтобы защитить любимых детей. Когда-то мир Идафем существовал в равновесии и покое. Светлых богов дополняли Тёмные и народы, четко соблюдали законы Крови и Чести. Они создавали города. Подобных на земле Идафема не существовало после Великого Землетрясения. Кто-то говорит, что причиной ему были народы, зазнавшиеся в своём вымышленном величии и придумавшие новых богов разбивая и сжигая Храмы и Алтари истинных создателей мира, а кто-то считает, не без оснований, что причиной всему стала Северная Башня, оплот магии и чародейства, запрещенных тогда. Так или иначе, в одно утро земная твердь содрогнулась и пошла трещиной. Уцелевшие утверждали, что земля просто рухнула в пустоту, увлекая за собой великолепные дворцы, моря и горы, а на их место пришла вода, заполняя всё и вся. Ужасная кара длилась на протяжении нескольких недель, вода забрала всё, кроме северных земель. И тогда началась Первая Война, война за право существовать, уничтожавшая всё на своём пути. Оставшиеся шесть племён, Совы, Белые Медведи, Снежные Барсы, Лисы, Олени и Бобры поделили между собой оставшуюся сушу и старались жить в мире, но никто не забыл произошедшее пять десятилетий назад.
Всех ребятишек, а их было около сотни, поставили кругом. В центре встал Светлый Жрец. Он был стар, худощав и неправдоподобно энергичен. Взглядом оббежав детей, испуганных и потерянных, он заговорил:
- Сегодня великий день. День, когда был сотворён наш мир, день, когда Боги наказали нам проводить обряд посвящения. Наш народ, народ Сов, всегда следовал и четко соблюдал заветы. Сегодня вам предстоит повзрослеть и обрести вторую часть своей сущности, сущность птицы. Я расскажу вам эту легенду, хотя уверен, каждый из вас знает её наизусть. Когда Богиня света Лариона и Боги Тьмы, Илларион и Дагона, создали наш мир, и всё, что существовало в нем, и существует, они наделили людей бесценным даром, даром принимать вид животного тогда, когда угодно. Мы знаем, что Боги наказали нам не совершать браков между разными народами, так как дети таких союзов теряют способность принимать облик животного, основное предназначение сегодняшнего праздника состоит в том, чтобы найти таковых и поступить с ними так, как велит наш обычай…
По зале разнёсся шепот, хотя уже много лет не было случая, когда приходилось прибегать к изгнанию, а именно это ожидало отверженных, тех, кто не мог принимать облик своего животного, многие слышали страшные истории о том, что ожидало их. Ведь изгнание – это верная дорога к смерти.
Жрец продолжал говорить, Но Лейвин его уже не слушала. Она знала, что её подбросили в дом Весты, но до сих пор это её не беспокоило. Лейвин настолько ушла в свои мысли, что очнулась лишь тогда, когда вокруг раздалось хлопанье крыльев. Один за другим, городские ребятишки обращались в сов и делали первые неуверенные взмахи. Лейвин знала, что должны была услышать внутренний голос, который подскажет ей, что и как делать, который позовёт её ввысь, в полёт, но этого не происходило. Она испуганно огляделась, напротив неё стоял соседский мальчик, то же, как и она, подброшенный. Их взгляды встретились, и тут Лейвин неожиданно поняла, что она тот самый ребенок запретного союза, что не будет полётов и счастливой жизни вместе с названной сестрой. Вскоре взлетели все и на месте детей ухали совята. Только она, она и соседский мальчик, её друг, остались стоять. Жрец нахмурился, и девочка хорошо расслышала его слова:
- Отведите этих в темницу…
Лейвин испуганно огляделась, надо было срочно куда-то спрятаться, она метнулась в сторону, но её подхватили под руки. Страх, разочарование, боль от обиды нахлынули на неё, лишая возможности сопротивляться. Её привели в небольшую комнату, сухую и чистую, с маленьким окошком и крепкой дубовой дверью, которая с грохотом закрылась после того, как девочка оказалась в нутрии. Мысли стаями роились в её голове, и она не знала, куда от них деться. Ей было страшно, оставалось только гадать о том, что же ждёт её впереди. Девочка забралась на настил с соломой и, прижав колени к груди, задумалась, она решила, что плакать не будет, не было смысла в слезах. Постепенно её сознание увлекла мысль: «что же теперь будет?». Лейвин знала, что не прошедшего испытание ожидает изгнание, но куда же пойти зимой, пусть даже такой теплой, как в этом году, а потом она уснула. Беспокойным, прерывистым сном.
Стемнело, шел снег. По пустынным улицам шла женщина, завернутая в темную шаль, она была почти невидима на фоне серых стен. Подойдя к небольшому окошку, она тихо позвала:
- Лейвин, девочка моя…
Лейвин очнулась от неглубокого сна, узнав голос. Сначала ей показалось, что это было только частью сновидения, но женщина продолжила говорить.
- Послушай внимательно, тебя ждёт изгнание, и я не могу пойти с тобой. Когда ты окажешься в лесу, - при последнем произнесенном слове девочка вздрогнула, лес был самым страшным местом, им всегда пугали детей, - дойди до раздвоения рукава реки, помнишь, рядом с болотистой низиной, где мы с тобой собирали клюкву. Там я оставила тебе теплые вещи и собрала кое-чего в дорогу. Послушай, девочка моя, - голос женщины дрожал, она плакала, - иди вдоль младшей речки. До северной башни…
- Северной башни? – Лейвин испуганно переспросила. Северная башня – обитель магов. Достойным людям туда путь закрыт. И тут девочка неожиданно поняла, она больше не достойная, как Веста, как её приемная мать стоящая сейчас по ту сторону комнаты, в которую её заточили. Нет, это теперь она сама по ту сторону ото всех.
- Да, только там тебя примут, только там… Мне необходимо идти, девочка моя, будь сильной.
Лейвин разбудил скрип двери, она поднялась, отряхивая праздничный наряд. Перед ней стояла незнакомая женщина с грустными глазами.
-Ты должна переодеться, - сказала она, протянув девочке свернутую ткань, и вышла. Девочка развернула сверток, это было грубо скроенное платье из хлопчатой ткани. Лейвин переоделась в него, вырез показался ей странным, он шел резким углом и заканчивался ниже ключиц.
В коридоре за дверью раздались шаги, потом повернулся ключ в замочной скважине и в открытых дверях показался стражник.
- Руки за спину, я обязан их связать, - вел он себя так, словно ему каждый день приходилось иметь дело с детьми, не прошедшими посвящение.
Лейвин завела руки за спину, стражник стянул их веревкой, больно ранившей кожу, а потом, подталкивая в спину, заставил выйти из комнаты.
Шел снег, на площади было много народа, но царила тишина. Лейвин обратила внимание на какое-то странное возвышение по середине, именно к нему стражник вел её. Когда до помоста оставалось всего дюжина шагов, внимание девочки привлек тихий стон. Она повернула голову и увидела соседского мальчика, своего друга, он лежал на снегу, подтянув колени к груди. Одетый в штаны и рубашку из такой же ткани, как её платье, он кусал губы от боли и не открывал глаз.
Её резко подтолкнули, заставляя подняться на помост. Она разглядела чашу, наполненную раскалёнными углями, быстро догадалась, что её ждёт. Клеймо, её заклеймят, как домашнее животное. Лейвин сжала кулаки. На помост поднялся жрец, он опять говорил. Что-то бессмысленное, о том, что это оправданная жертва, что так наказали поступать Боги.
Что вы за Боги, - мысленно обратилась Лейвин куда-то ввысь, - если позволяете такое.
Стражник, до этого стоявший у неё за спиной, с силой нажал на хрупкие плечи, заставляя упасть на колени, а потом, больно дернув за длинные, вьющиеся волосы, отвел голову назад. Приблизился жрец, Лейвин не видела его, но слышала шаги, и боль ослепила её. Она не закричала только по тому, что прикосновение обжигающего метала, было неожиданно. Боль заполнила собой всё: зрение, слух, запахи окружающего мира. Хотя нет, окружающий мир сжался до размеров её самой, и она ощущала запах горящей плоти. Боль в районе ключиц прекратилась так же внезапно, как и началась. С запрокинутой головой, кусая губы и плача, она вдруг услышала свист, так бывает, когда меч рассекает воздух, и стражник опустил её волосы. Лейвин тут же склонила голову к коленям, пытаясь хоть как-то уменьшить боль. К её ногам упала волна каштаново-рыжих волос, её волос.
Её подняли на ноги, резко, потревожив новым приступом боли. Происходящее вокруг запоминалось обрывочно, её вели через толпу, молчаливую толпу посторонних наблюдателей, она не различала лиц, цветов, всё расплылось в серое пятно.
- Лейвин!
Детский крик, полный отчаяния. Лейвин подняла голову. Веста, она стояла рядом, только протяни руку, и Лейвин хотела последовать внутреннему порыву, прикоснуться к сестре, как заметила в её глазах непонимание, упрёк. Её глаза говорили, почему ты такая? Как ты могла? Горькая усмешка проскользнула по губам Лейвин, он лишь передернула плечами. Её вели через всю деревню, к болотистой низине. Лейвин в последний раз оглянулась, она знала, что сюда ей никогда не вернуться, как и в другие города, других народов. Для всех она теперь отверженная. Неожиданно она заметила своего друга, соседского мальчика, его вели туда же, куда и её. Что ж, она будет не одна.
пятница, 16 ноября 2007
Everyday
Уж не думала
Опять, те же глупые геройства.
Но совсем не за те цели, что раньше
Здесь уже за другое. Но, как раньше, не для себя и не за себя.
Всё относительно.
Как интересно. Всё те же действия. Всё то же происходит.
Всё с теми же душевными и физическими трудностями.
Но уже для другого, уже не по тому.
Как интересно. Всё та же книга. Перчитываю.
Всё о том же. Но уже по другой причине.
И уже внимание на другие моменты, тщательнее, точнее, присматриваясь и оценивая.
И так же трудно.
Everyday
Я вся уставшая, растроенная, разбитая...
заняла 3 место по Праву в школе
Теперь идти на районую...
угораздило, блин...
заняла 3 место по Праву в школе
Теперь идти на районую...
угораздило, блин...
среда, 14 ноября 2007
Everyday
За окном настоящая снежная сказка.
Правда из окон кабинета информатики её не очень видно...
Все деревья покрылись снежной пеленой, снег... он везде.
По всюду запах мандаринов, я самоотверженно таскаю их в школу, и яблок, яблоками пахнут мои сигареты, вся сумка...
Хочется, чтобы снег уже улежался, тогда на лыжи, в лес.
В эти выхдные у меня праздник.
Замечательнай праздник...
Нельзя так влюбляться в людей))))
Правда из окон кабинета информатики её не очень видно...
Все деревья покрылись снежной пеленой, снег... он везде.
По всюду запах мандаринов, я самоотверженно таскаю их в школу, и яблок, яблоками пахнут мои сигареты, вся сумка...
Хочется, чтобы снег уже улежался, тогда на лыжи, в лес.
В эти выхдные у меня праздник.
Замечательнай праздник...
Нельзя так влюбляться в людей))))
понедельник, 12 ноября 2007
Everyday
А у меня сегодня именины...
воскресенье, 11 ноября 2007
Everyday
Everyday
* Джинсы, белая футболка, распущенные волосы. Окно открыто, с улицы залетает снег. В комнате настолько холодно, что снег не тает, а ложится на пол настилом. Вокруг медленно темнеет, медленно, не смотря на то, что на часах 3 дня. Беспокойный прерывистый сон, глаза зажмурены, потрескавшиеся губы со следами запекшийся крови всё шепчут, зовут кого-то то по имени, то по образу. Вокруг становится темно. Во все стороны от кресла расползается черный шелк теней. Он окрашивает стены, пол, потолок. На полу зеркало. Черный отпалированный камень.
Прыжок, на три или четыре года назад. Добровольно-вынужденное затворчество. В черной комнате, в жуткий мороз, в одной ночнушке. Глаза распахиваются. Где всё, что случилось, как так... иссиня-черный шелк, зеленое кружево, тонкое платье вместо привычной одежды. Босые ноги, разбитые губы и лицо, руки изрезанные в кровь. Кровь на остатках окна, которое била своими руками. И всё отчетливо-реально.
Но ведь всё это ушло, я ушла. ушла дальше... шепот, только шепот, голос не слушается, не поддаётся. Голос сорван, в криках, в молитвах.
Вскочить с кресла, чтобы подкосились ноги, которыми больше не должна была ступать на землю, подогнулись. Падение, вперёд, на согнутые локти, глухим ударом, буд-то мешок набитый старыми игрушками. На разбитые ладони, некрасиво сложенные, закочененвшие, дрожащие.
Голос, в крик, разрывающий сердце, терзающий барабанные перепонки....
Хрип, в хрип и плач.
Упасть, подтянуть колени к груди, на бок, обнять колени и замолчать. Забвение, кончились силы, лихорадочный сон. Лихорадка, температура, бред...
Я НЕ ХОЧУ УХОДИТЬ ОТ СЮДА.
ЗДЕСЬ НЕТ НАДЕЖДЫ
ЗДЕСЬ ТОЛЬКО МОЯ БОЛЬ И МОИ ГРЕХИ
ЗДЕСЬ НЕТ СВЕТА И ТЕПЛА
ТЬМА, МОРОЗ, НОЧЬ
Я ОСТАЮСЬ ЗДЕСЬ, В МИРЕ ТЕНЕЙ
потому, что здесь нет обещающих спасение и помощь, но невыполняющих свои обещания.
Здесь нет надежды, а значит не нужны силы, чтобы верить, значит не придётся терзать сердце, когда все надежды рухнут
так было всегда и всегда будет
Я согласна жить в боли и терзаниях
Я всегла знала, что мне за своё счастье надо платить
и никогда этого не боялась
Нет покоя, и никогда не будет.
Прыжок, на три или четыре года назад. Добровольно-вынужденное затворчество. В черной комнате, в жуткий мороз, в одной ночнушке. Глаза распахиваются. Где всё, что случилось, как так... иссиня-черный шелк, зеленое кружево, тонкое платье вместо привычной одежды. Босые ноги, разбитые губы и лицо, руки изрезанные в кровь. Кровь на остатках окна, которое била своими руками. И всё отчетливо-реально.
Но ведь всё это ушло, я ушла. ушла дальше... шепот, только шепот, голос не слушается, не поддаётся. Голос сорван, в криках, в молитвах.
Вскочить с кресла, чтобы подкосились ноги, которыми больше не должна была ступать на землю, подогнулись. Падение, вперёд, на согнутые локти, глухим ударом, буд-то мешок набитый старыми игрушками. На разбитые ладони, некрасиво сложенные, закочененвшие, дрожащие.
Голос, в крик, разрывающий сердце, терзающий барабанные перепонки....
Хрип, в хрип и плач.
Упасть, подтянуть колени к груди, на бок, обнять колени и замолчать. Забвение, кончились силы, лихорадочный сон. Лихорадка, температура, бред...
Я НЕ ХОЧУ УХОДИТЬ ОТ СЮДА.
ЗДЕСЬ НЕТ НАДЕЖДЫ
ЗДЕСЬ ТОЛЬКО МОЯ БОЛЬ И МОИ ГРЕХИ
ЗДЕСЬ НЕТ СВЕТА И ТЕПЛА
ТЬМА, МОРОЗ, НОЧЬ
Я ОСТАЮСЬ ЗДЕСЬ, В МИРЕ ТЕНЕЙ
потому, что здесь нет обещающих спасение и помощь, но невыполняющих свои обещания.
Здесь нет надежды, а значит не нужны силы, чтобы верить, значит не придётся терзать сердце, когда все надежды рухнут
так было всегда и всегда будет
Я согласна жить в боли и терзаниях
Я всегла знала, что мне за своё счастье надо платить
и никогда этого не боялась
Нет покоя, и никогда не будет.
<em>Это гораздо интереснее, чем смерть, которой из-за тебя избегаю.
</em>
пятница, 09 ноября 2007
Everyday
Бинты на гальностопы, музыку громче и вспоминать, как это было...
А растяжки уже почти нет, есть только ритм сердца, тело привычно, нет растяжки... и ноги дрожат, почти не держат...
Но.
А растяжки уже почти нет, есть только ритм сердца, тело привычно, нет растяжки... и ноги дрожат, почти не держат...
Но.
Everyday
Это всё оказалось так трудно и сложно...
И разумом я чувствую ложь в твоих словах
Но когда это я была осторожна?
До того лишь, как боль поселилась в глазах
До того, как под ресницами затрепетало волшебство...
И разумом я чувствую ложь в твоих словах
Но когда это я была осторожна?
До того лишь, как боль поселилась в глазах
До того, как под ресницами затрепетало волшебство...
Everyday
Поздравьте меня.
Вчера в институте что-то красили, часа 1.5 мы всей группой этим дышали.
По странному стечению обстоятельств запаха краски никто кроме математика, ещё одной девочки и меня никто не чувствовал.
Я же чуть не задохнулась.
И теперь, скорее всего, у мня отравление этой долбанной краской.
Ладно... в школу я уже не пошла, до обеда помучаюсь, попривыкну к новому состоянию и пойду на занятия. Ещё чего, пропускать живопись из-за какого-то отравления.
Вчера в институте что-то красили, часа 1.5 мы всей группой этим дышали.
По странному стечению обстоятельств запаха краски никто кроме математика, ещё одной девочки и меня никто не чувствовал.
Я же чуть не задохнулась.
И теперь, скорее всего, у мня отравление этой долбанной краской.
Ладно... в школу я уже не пошла, до обеда помучаюсь, попривыкну к новому состоянию и пойду на занятия. Ещё чего, пропускать живопись из-за какого-то отравления.